Мифология и вера мордвы. III. Мордовские божества Мордовские мифы о сотворении мира

Мордва – это коренной народ Поволжья, его численность составляет более миллиона человек. Интересно, что лишь одна треть мордвы проживает в республике Мордовия. Остальные же распространились по Татарстану, Башкирии, Чувашии, Пензенской, Саратовской и других областях нашей необъятной страны. Мордовский народ состоит из двух субэтносов. Это мокша (составляет три четвертых) и эрзя. Говорят они на сходных языках.

До прихода христианства на Русь религией мордовского народа было язычество. Согласно некоторым источникам, мордва приняла православное христианство лишь в восемнадцатом веке. Однако этому народу удалось сохранить самобытные и неповторимые черты язычества.

Особенности мордовского язычества

Бросается в глаза то, что богов у мордвы было очень-очень много, около сотни. Не было, наверное, ни одного объекта природы или жизни, который бы не имел представительства в божественном обличии.

Языческий пантеон у мордвы отличался изобилием женских богов:

У каждой из богинь были мужья, покровители тех же стихий, природных объектов или явлений. Но их роль была гораздо менее важной по сравнению с женскими божествами. Последние чаще фигурируют и в мифах, сказках, легендах. Вообще для культуры мордвы был характерен матриархат. Богини могут даже наслать на людей болезнь, а также исцелить.

Боги и духи в мордовском язычестве могли быть добрыми или злыми, если их не задобрить. Поэтому в честь своих богов мордва проводила так называемые моляны (моления). Это некий обряд с ритуалом жертвоприношения, чтением молитв. В качестве жертв приносят зерно, хлеб, монеты, мед и другое. Причем моляны устраивались на том месте, где «обитает» конкретное божество: в поле, в общинном доме. Кроме молян, организовывали и праздники: семейные, общинные. Все эти мероприятия преследовали схожие цели: благополучие в жизни, хороший урожай, удача в делах.

Был в мордовском язычестве и главный бог – Шкай. Его имя переводится как создатель. А воплощением зла у мордвы был шайтан, или черт.

Представление о мире в мордовском язычестве

Изначально мир представлял собой огромный океан. А бог, который имел облик утки, нырнул в этот океан и достал из него землю. Согласно представлениям мордвы, есть три мира (скорее всего, они эквиваленты Нави, Яви и Прави). А предками человека были полуживотные-полулюди, полуптицы-полулюди, полурыбы-полулюди. Непосредственно сам человек был создан из дерева (у субэтноса мокши) или из глины (у эрзя).

После смерти душа попадает в загробный мир, находящийся под землей. Но в нем нет рая и ада.

Сегодня у мордвы остаются так называемые национальные меньшинства, проповедующие язычество. В основном это пожилые женщины, истинные хранительницы религии предков. Они не испытывают никакой неприязни к христианству. Представители мордовского язычества и сегодня проводят моления своим богам на открытом воздухе.

Языческие верования в Древней Руси. Древнерусское государство в IХ-ХIII вв.

Мордва (мордовцы) - народ, коренное население Мордовии (313 тыс. ч.). В России по данным на 1995 г. проживает 1,07 млн. ч. Общая численность 1,15 млн. ч. Делятся на этнографические группы: эрзя и мокша, каратаев и терюхан. Верующие - православные. Мордовские языки (языки мордвы) относятся к финско–угорской семье языков. Существует два литературных и разговорных языка: мокшанский и эрзянский. Письменность на основе русской графики.

Все произведения, представленные в данном разделе, публикуются в литературной обработке писателей В. Радаева и М. Втулкина.

МАКРАЗЬ

Это было очень давно. Вскоре после того, как Вере паз землю создал, небо, светила на небе развесил, сотворил людей и всякую живность. Одному Вере пазу трудно стало управлять огромным миром, он породил себе помощников сыновей: Нишке паза, которому поручил все земное владение, а потом Пурьгине паза - ему отдал он небо. Два родных брата и лицом и нравом не были похожи друг на друга - они отличались, как небо от земли. Нишке был сильным, по–мужицки красивым и добрым; Пурьгине же родился раздражительным, завистливым, может, оттого, что росточком не удался, да от рождения у него правая нога была немного короче левой. Он всегда вставал с левой ноги и целый день хмурился, гремел, метал огни и молнии. Отец Вере паз, зная о хромоте сына, подарил ему золотую колесницу и тройку быстрых коней.

Катайся, Пурьгине, по небу, поливай землю благодатными дождями, громами пугай ослушников, великих грешников поражай огненными стрелами.

Сначала Пурьгине делал то, что было ему велено, но потом возгордился, по своему усмотрению и судил и наказывал и неправых и правых. Метал свои огненные стрелы не только в грешных, а и для острастки, для ублажения своих прихотей. Он смотрел с высоты, как, заслышав его громовой голос, поджав хвосты, прячутся в укрытия собаки, крестятся и дрожат люди, перестают петь беззаботные птицы.

Взмолились люди, попросили они своего заступника Нишке паза: уйми, мол, своего брата, безобразничает, спасу нет. Нишке по–братски уговаривал буйного Пурьгине паза. Прямо сказал ему:

Я, брат, живу на земле среди людей, слышу, как плохо они о тебе говорят, шепотом осуждают твои деяния… Не любят тебя люди.

Пусть не любят, лишь бы боялись.

Так говорила в Пурьгине его гордость. Но в глубине души горько ему было оттого, что никто его не любит.

Катаясь по небу, Пурьгине не раз видел, как с наступлением сумерек выходит из Суры молодая красавица Ведява, садится на белый камень и золотым гребнем расчесывает свои шелковые волосы. Захотел Пурьгине паз, чтобы она стала его женой. И уговаривал и угрожал Ведяве, но она и слушать не хотела. Только завидит Пурьгине, сразу же прячется в омут.

Понял Пурьгине, что добром не пойдет за него Ведява. Стал кружить над Сурой. Бешено понеслись небесные кони, завертелось небо, поднялся сильный ветер. Крутясь волчком, он опустился в омут, где жила Ведява, и закружил ее вместе с водой, рыбами, раками и травой придонной, поднял в небо к Пурьгине пазу.

После того, говорят, был чудной дождь. С небес падали на землю живые лягушки, раки, рыба всякая: мелочь там, и сомы, и стерлядь сурская. Люди ходили под струями ливня и мешками собирали живую рыбу и раков. Потом все лето Пурьгине в небе и не показывался, прятался в густых тучах.

А на земле настала великая засуха. Не было дождей, обмелели реки и озера, высохли ручьи и колодцы. Увяли травы и цветы, сгорели хлеба. Плакали–плакали люди, пожаловались Нишке пазу:

Что это ты, наш великий покровитель, разгневался на нас, лишил воды?

Как? - удивился Нишке. - Почему нет воды? Где Ведява?

Нет ее на земле, Пурьгине утащил в небо.

Оставил на время Нишке землю, взвился в небо к Вере пазу и сказал ему:

На земле засуха, голод, умирают люди, дохнет скот, травы и цветы сгорели, на земле не стало воды! А все потому, что Пурьгине Ведяву на небо утащил.

Вере паз ничего не знал о делах земных, полностью доверился Пурьгине и царствовал, лежа на боку. Тотчас же повелел он непослушному сыну вернуть Ведяву на землю и все хорошенько полить дождем.

Не хотелось Пурьгине расставаться с красивой Ведявой, но перечить отцу он не посмел: чего доброго - золотую колесницу отнимет. Разразился он ливнями и возвратил с ними на землю Ведяву.

Прошло время, и у Ведявы родилась дочь, которую она назвала Макразь.

Шли дни, годы, Макразь росла, расцветала, стала красавицей несказанной, умницей, все понимала, только одно было горе: говорила слишком тихо - как рыба, рот разевает, а не слышно, о чем говорит, - чтобы услышать ее, нужен был тонкий слух.

Пришла золотая пора и для Макрази, весна ее - молодость. Она стала стройной девушкой и с тоской посматривала в сторону села, где с утра до вечера работают люди, бегают девушки и парни. По ночам она стала выходить из воды. Как мать, садилась на белый камень, распускала свои косы и расчесывала волосы золотым гребнем. Иногда уходила в глухой лес и слушала песни деревьев.

Однажды вечером сельские парни и девушки пришли водить хороводы к реке. Макразь бесшумно вышла из воды, спряталась за березами и смотрела на праздник молодых. И тут от хоровода отделился высокий кудрявый парень и подошел к ней. У Макрази голова закружилась: таким красивым показался он ей.

Юноша склонился к земле, сорвал красный цветок и протянул его Макрази.

Здравствуй, девица–красавица. Что стоишь в одиночестве? Идем с нами хороводы водить.

Макразь улыбнулась ему, смутилась, убежала в прибрежные кусты и бесшумно исчезла в реке. Юноша ходил по берегу, искал ее, думал: «Вот чудо! Как в воду канула».

Может, привиделось? А? Такая красавица, будто сам Нишке паз создал ее, как цветок счастья.

После этой встречи Макразь вовсе лишилась покоя. Все ночи проводила на берегу, ходила по лесу, все надеялась, что парень придет и опять подарит ей красный цветок.

Парень тоже думал о ней и вот снова пришел к омуту.

Тут они и встретились во второй раз.

Здравствуй, душа–девица, красота ненаглядная. Пойдем на луг зеленый, там цветов много, там мятой и цяпором пахнет.

Он протянул руку девушке, и она послушно пошла с ним. До самой зари гуляли они по лесным тропинкам, по бархатным лугам. Парень рассказал ей, что он единственный сын старейшины села Вечкузы. А село это за Давол–горой, на берегу тихой речки. Зовут его Дуваром.

Макразь кивала, подтверждая, что она все понимает, иногда произносила слово, как умела: тихо, почти шепотом. Парень плохо понимал ее, зато он хорошо видел красоту Макрази.

На следующий вечер Дувар опять пришел к омуту. Макразь ждала его, и они, взявшись за руки, опять ушли в лес. Так продолжалось недолго. Дувару хотелось, чтобы девушка разговаривала с ним и пела ему песни. И тогда Дувар сказал:

Макразь, я не могу целыми ночами говорить с тобою и в ответ слышать шепот. Мне нужно, чтобы ты говорила, чтобы пела мне песни о великой любви. Я приду снова, когда услышу твою песню.

Песни любви не слушают, - прошептала Макразь, - ее сердцем чувствуют.

Не расслышал ее слов Дувар. Не простившись, быстро зашагал к Давол–горе.

Макразь прыгнула в омут, темные круги побежали по воде. Взволновалась Сура, подули озерные ветры.

Целый день проплакала Макразь в своей светелке. Мать ее, Ведява, обо всем знала, но не докучала ей. Только наставляла, мол, не надо давать сердцу воли, можно любить, но не сгорать в огне. По–своему она была права, ведь она была владычицей холодной воды, и сердце у нее было холодное.

Вечером Макразь опять вышла на берег ждать Дувара. Она не верила, что он не придет. Но проходил час за часом, уже меркли и гасли звезды на синем небе, а Дувара все не было.

Когда румяная зорька повесила на краешке неба свою красную фату, услышала Макразь песню. Песня звучала издали, плыла над Сурой, над прибрежными лесами, песня завораживала. Застыла Макразь на месте. А песня все звенела и приближалась к ней.

Подошли к омуту парень с девушкой. Парень высокий, красивый, а девушка и росточком мала, и лицом неказиста. Они встали у дерева, и Макразь слышала, как парень сыпал упреки девушке:

Поешь ты, Дана, что соловушка. Приятно с тобою быть, сладко тебя слушать, но ходить с тобой можно только темной ночью, чтобы не видеть лица. Мне хочется выйти с тобою в люди, да боюсь осмеют меня.

Где же взять красоту, если бог не дал?

А мне по моей красоте нужна красивая девушка. Я больше не приду. Вот и весь мой сказ.

Парень резко повернулся и побежал, будто боялся, что девушка побежит за ним. Но девушка стояла как окаменевшая, только слезинки одна за другой скатывались по лицу, падали на омытую росой траву.

Боже мой! - с ужасом простонала Дана. - Зачем создал Ты меня несчастной, некрасивой? Зачем мне мой прекрасный голос, нежная душа, если он меня не любит? Где мне взять красоту? Чем так жить, лучше в омут!

Девушка уже готова была броситься в омут. Но чья–то рука легла ей на плечо, и едва слышный голос сказал:

Не надо в омут. Там вечно темно и холодно. Я сделаю тебя красивой, твой парень полюбит тебя. Но ты за это должна отдать мне свой чудесный голос.

Значит, - сказала Дана, - ты мне свою красоту, а я тебе свой голос.

Да, да, - закивала Макразь.

Пусть будет так. Я согласна!

Макразь взяла Дану за руку, подвела к берегу реки. Она стала шептать заклинания. Вздрогнуло, загрохотало небо, огромной волной выплеснулась вода из Суры, окатила девушек и обратно сползла в реку. Успокоилась зыбь, вода стала зеркально чистой.

Посмотри на себя, красавица Дана! - крикнула Макразь. - Теперь ты будешь счастливой.

Дана увидела свое отражение в Суре, ахнула, но и сама не услышала своего вздоха: с зеркала воды смотрела на нее девушка красоты небесной. Девушки поцеловались и разошлись довольные.

Макразь так же после ухода Даны долго смотрела в зеркало реки, но не жалела о своей былой красоте. Она кричала, она пела, она восторгалась своим серебряным голосом и думала: «Вот теперь–то Дувар вернется. Надо только сложить песню о любви».

Песня была в ее душе и теперь рвалась в широкий мир. Макразь спела ее сама себе. Потом спела рыбам, вышла на берег, запела громко, нежно, призывно. Умолкли птицы, тесным кольцом окружили ее деревья, наклонились вершинами, чтобы не пропустить ни единого звука; травы встали на цыпочки, тянули вверх свои головки, чтобы лучше расслышать песню о великой любви.

Чудесной, воистину самой лучшей песней была эта песня. Рассказывают, что древние певцы не знали ее слова и музыку, а теперь никто из людей не знает этой песни, а деревья, цветы и травы поют, но поют на своем языке. Говорят, влюбленные слышат ее.

Буйные ветры подхватили песню Макрази и принесли в село Вечкузы. Дувар услышал в ней свое имя, встала перед ним во всем величии своей красоты Макразь. Он не мог не пойти к ней.

Он запел песню и пошел к омуту. Быстро сгущались сумерки, небо покрылось тучами, ночь черным пологом накрыла землю. Темным–темно в лесу. Дувар шел по знакомой тропе, песня Макрази звала и указывала ему путь. Они встретились… И долго, долго, до самой осени, слышалась над Сурой эта великая песня любви. Но в это же время не было ни одной лунной ночи, висели тучи в темном небе, нигде и малая звезда не блеснула.

Холодно стало в осеннем лесу, деревья сбросили свои нарядные платья, птицы покинули свои гнезда, улеглись на землю травы - все готовилось к долгой зиме.

Мерзну я, - прижимаясь к Дувару, говорила Макразь. - Пойдем ко мне. У моей матери в хрустальном дворце тепло. Проведем там холодную зиму и вернемся сюда летом. Я буду тебе женой, я рожу тебе сына.

Призадумался Дувар и, помедлив, сказал:

Пойдем!

Макразь взяла его за руку.

Ты иди за мной, только я знаю дорогу в этот подводный дворец. Мы очень скоро будем там. Там очень, очень тепло!

Идет Дувар за Макразью, они вошли в воду, шаг… второй, уже по колено в воде парень. Будто острым ножом колола холодная вода. Он остановился:

Подожди, Макразь. Дай дух переведу. Я… Я, пожалуй, не пойду в твой хрустальный дворец. Перед матерью твоей я должен появиться настоящим женихом, нарядным. Рубаха на мне не новая, лапти поношенные. Пойду наряжусь, да и родительское благословение для жизни нам нужно. Матери надо сказать, она умрет от горя, если я вдруг уйду из мира.

Смотри, Дувар, воля твоя, речи твои умные, родительское благословение нам нужно, без него счастья не будет. Иди и возвращайся вечером. Вернешься?

Как же, Макразь. Я вернусь. Порази меня гром, если я не сдержу своего слова.

Макразь вывела его из воды. Они простились.

Но не пошел Дувар вечером, и на следующий день не пришел, сколько ни звала его Макразь песней о любви. Она ходила по берегу, вокруг нее резвился ветер, теребил косы, шелестел ее платьем. Она крикнула ветру:

Не вертись подле меня! Слетай на Давол–гору в Вечкуз веле , донеси мою песню Дувару.

Ветер распростер свои невидимые крылья и улетел. Он очень скоро вернулся и прошумел над Макразью:

Не пой, Макразь, песню о любви, нет ее, любви, у людей. Дувар твой сейчас сидит за столом с невестой, он обманул тебя. Он больше никогда не придет к омуту.

О! Великий Вере паз, и отец мой заступник Пурьгине! Помогите мне в моем горе. Верните мне мою любовь! - воскликнула Макразь.

Вздрогнуло небо. Над Сурой пронеслись черные тучи, гремел гром. Тучи обогнули Давол–гору, закружились над Вечкузом. И тут, привстав на край черной тучи, хромоногий Пурьгине метнул на землю огненную стрелу…

Стрела угодила в дом старейшины, где гремела–шумела свадьба Дувара. Одни черные головешки остались.

Туча повернула обратно, поплыла над Сурой и остановилась над омутом, сверху донесся громовой голос Пурьгине:

Я исполнил веление Вере паза, я поразил стрелой неверного, он сам избрал себе судьбу, поклявшись тебе.

Улетела туча. С воплями отчаянья нырнула Макразь в омут и больше никогда не показывалась людям. А люди помнили ее песню о великой любви. Девушки бросали в омут венки живых цветов. Молились ей, просили у нее красоты и счастья. Все мордовские племена чтили ее, и потом, когда в наши края пришли славяне, они тоже поклонялись Макрази, только имя немного по–своему переделали, Мокрошью называли.

ВОЛГА–РАВ И КАСПИЙ

Очень давно это было, никто не помнит. Наверное, на самой заре жизни. Жил тогда в стране Высокого Солнца могучий богатырь Каспий. Роста огромного, грудь и плечи широкие, красивым был Каспий: волосы густые, черные, кольцами вьются, глаза карие - насквозь пронзают, нос как клюв орлицы, а лицо смуглое. Он ездил на огромном вороном коне.

Недалеко от Каспия, в сторону Белой Ночи, жил другой богатырь - Рав. Он был тоже очень высокого роста, пожалуй, выше Каспия, тоже красивый: станом стройный, как сосна, беловолосый, нос прямой и тонкий, а глаза голубые–голубые, как ясное весеннее небо. Рав был таким могучим и тяжелым, что ни один конь не мог удержать его. Он ходил пешком, и когда шел - земля под ним содрогалась.

Сначала мирно, по–добрососедски жили эти богатыри, но потом… Пришла и поселилась неподалеку девушка, тоже высокая, сильная, а уж красивая - и описать не опишешь, и нарисовать не нарисуешь: такая же красивая, как утренняя заря. Звали ее Волгой. Увидел ее Каспий и сказал:

Эта девушка моя. Я женюсь на ней.

Встретил ее могучий Рав, улыбнулся и тоже сказал:

Это моя половина, я должен жениться на ней.

Долго спорили богатыри, но ни о чем так и не договорились. Тогда Рав сказал Каспию:

Пойдем спросим у самой девушки, за кого она замуж пойдет.

Пошли. Каспий - впереди, на коне, Рав - немного поодаль, пешим.

Встали они рядом перед Волгой и спросили:

Свет–красавица Волга! За кого выйдешь замуж?

За самого сильного, - ответила девушка. - Мне нужен сильный муж, чтобы дети были здоровыми и сильными.

Я сильнее! - закричал Каспий.

Это еще проверим, - сказал Рав.

Сцепились два могучих богатыря. Земля дрожмя дрожала, тучи на небе покачивались, солнце прикрывало лицо, как бы камушком не ударило.

Сильным был Каспий, но Рав еще сильнее. Он победил смуглого богатыря Каспия.

Волга встала рядом с Равом, прижалась к груди, а печальный, хмурый Каспий вскочил на своего вороного коня и ускакал в свою страну Высокого Солнца.

Счастливо зажили Рав и Волга. На первом же году Волга родила Раву двух дочерей–близнецов, Оку и Каму. А потом пошли сыновья и дочери, дочки и сыновья. Родился Большой Иргиз, Сок, Сура. Родилась дочка, капелька в капельку на отца похожая. О ней говорили: «Это сама Ра» - и имя ей дали Самара. За долгую жизнь они много–много детей народили, дети, в свою очередь, тоже нарожали. В роду Рава и Волги сыновей–дочерей, внуков и правнуков было более четырехсот.

А смуглый красавец Каспий жил бобылем. Ни жены, ни детей у него не было. Он завидовал Раву, клял свою судьбу, что тогда не улыбнулась она ему и не помогла победить Рава. Он думал: «За это время я стал более богатым, более сильным, чем Рав. Теперь я имею право владеть самой красивой женщиной, Волгой». Собрал Каспий вокруг себя множество помощников: бури песчаные, ветры–суховеи, зной, жара - все пришли к нему. Повел свою рать Каспий на земли Рава. Далеко зашел.

А Рав не стал дожидаться, пока злой Каспий иссушит суховеями его земли, переломает бурями леса, сам вышел навстречу Каспию. Долго сражались богатыри, ни на шаг не отступил Рав.

А Каспий пядь за пядью все пятился, и наконец загнал его Рав в огромную глубокую впадину. Вокруг горы каменные - больше некуда Каспию деваться. Тут–то Рав и ранил в грудь Каспия. Полилась оттуда не кровь, а иссиня–зеленая вода. Набралось столько воды, что она заполнила всю впадину. Подул ветер, забегали крутые волны - бунтовал, негодовал Каспий. Это огромное скопление воды назвали люди морем Каспия, то есть Каспийским морем. Оно во всем похоже на своего прародителя: хмурое, суровое, а начнет буйствовать - волны из стороны в сторону мечутся. Оно вечно нелюдимо, никто к нему в гости не ходит, и само оно дороги к другим морям не знает.

Недолго после богатыря Каспия жил и Рав. То ли от ран умер, то ли старость подошла. Как только перестало биться его сердце, сразу же упала и умерла и Волга. Она была его половиной, у них была на двоих одна душа.

Весть о смерти Рава и Волги разлетелась по всей земле, от Каспия до страны Заходящего Солнца. Горькими слезами заплакали дети, внуки, правнуки и праправнуки Волги и Рава. Они все пошли к родительскому дому, и вслед за ними тянулись реки, речки и ручейки. Когда они подошли к усопшим, за ними катилась широкая величавая река. Она взяла в свои объятья останки Рава и Волги и стала могучей, как Рав, и красивой, как Волга.

С радостью смотрели люди на эту реку, и каждый по–своему выражал свой восторг. Одни говорили: величавая и красивая, как сама Волга, и называли реку Волгой; дру–гие видели в ней силу и благородство Рава и говорили: ну точно как Рав, и называли Равом. Наши предки, мордва, Волгу называли (и теперь называют) Равом. И древние греки оставили записи, что у скифов и сарматов есть река Ра.

КАЧЕЛ

Давным–давно, во времена царствования инязора Тюшти, было одно небольшое эрзянское село, называлось оно Кансть. Стояло оно посреди леса, на широкой поляне. Рядом озеро, очень глубокое и холодное, вода в нем казалась черной, потому и называли озеро Черным.

В этом селе и жил парень–богатырь Качел. Он был у матери семнадцатым сыном. Из всех силачей села никто не мог осилить его. За что он ни брался - поднимал, что поднимал - уносил. И сам он не знал, что не по силам ему.

Жили они вдвоем с матерью, было у них много гусей. Гуси с утра уходили на озеро. Возвращались вечером с прилипшей на перьях ряской, в багровом зареве заката казались зелеными. За ночь ряска отпадала, и утром они опять белой стаей уходили на озеро. Взглянет Качел в окно на Черное озеро и увидит своих гусей: вода от берега до берега - белым бела от них.

Однажды он посмотрел на озеро и удивился: там нет ни одного гуся. Пошел искать - нигде поблизости не нашел. Прошелся по лесу - и там нет.

Гуси куда–то ушли, - сказал он матери, возвратившись домой. - Искал, нигде не нашел, как в воду канули.

Не печалься, - успокоила мать, - гусь - птица умная, мимо дома не пройдет, придут сами.

И правда, вечером гуси пришли. Увидел их Качел - удивился: все они были белее снега, как серебром облиты, а лапы в золотистый цвет покрашены. И все такие чистые. Долго удивлялся Качел, потом сосчитал - одного гуся не хватает.

И на другое утро гуси куда–то пропали с Черного озера. Вечером опять одного недосчитался Качел.

На третий день Качел сам погнал гусей на Черное озеро, посидел на берегу и ушел завтракать. Только сел за стол, посмотрел в окно на Черное озеро: там ни одного гуся уже нет. Вечером вернулись гуси домой - одного опять недостает. Так дней пять продолжалось. Как ни стерег Качел, но уберечь гусей не мог. И тогда–то решил парень: «А посмотрю–ка я, куда они ходят».

Утром выпустил гусей. Они вышли за ворота - и прямо в лес. Качел крадучись - за ними. Гуси долго шли по лесу, потом поднялись и полетели над деревьями. Качел побежал за ними: гуси - под облаками, он - по лесу. Качел быстро бегал, коня опережал, зайца догонял и от гусей не отстал.

Опустились гуси на широкой поляне. Вся поляна в цветах, посередине ее ключ, вода из него бьет фонтаном, сверкает под яркими лучами солнца и кажется серебряной. Из ключа вытекает коротенький серебристый ручеек, через сто саженей он впадает в небольшое озеро. Вода в озере тоже серебристая, а по бережкам трава шелковая. В этом озере гуси стали купаться. Уж так купались, так резвились, будто плясали под сказочную музыку.

Качел залюбовался, вся душа его наполнилась радостью. И хотелось ему припасть к ключу, освежить пылающую от быстрого бега грудь, успокоить сердце сладкой прохладой чистой воды. Но он побоялся спугнуть гусей, улетят - так и не узнаешь, кто же крадет их. Качел сидел под густым кустом и все ждал.

Гуси вышли на берег, пощипали зеленой травки на мягком лужке, погоготали, погоготали и заснули. Спят гуси. Только один гусак, приподняв голову, караулит.

Тут откуда–то подул жаркий ветер, стало душно. Заснул и гусак–сторож.

Теперь можно было напиться из ключа. Только наклонился Качел, откуда–то вновь дунул на него горячий ветер. Он поднял голову и видит: стоит под дубом страшное семиглавое чудовище, из семи глоток изрыгает обжигающий ветер.

Кто пьет мою воду?! - громовым голосом спросило чудовище. - Этот ключ мой! И озеро мое. Кто придет пить мою воду - не жить тому на свете. - Эти слова произнесли сразу семь ртов, из четырнадцати ноздрей сверкнули молнии, повалил дым и огонь.

Земля - всем людям мать! Вода из земли выходит! Земля ее всем дарует. А уж кому жить или не жить на белом свете, это еще на озере вилами написано, - ответил Качел чудовищу.

И задрожала тогда земля, солнце покрылось тьмою. И набросилось чудовище на Качела. Не дрогнул богатырь, ножа не обнажив, стал против дива лесного.

Сцепились чудище и молодой богатырь: поляна превратилась в пашню, столетние дубы попадали, и тучи над ними колыхались.

Ударит Качел, катится голова чудовища с плеч, но тут же вместо нее вырастает новая, и опять палит чудовище огнем и дымом. На Качеле истлела одежда. Жарко и самому чудищу. Прыгнут они в озеро, выйдут оттуда и снова идут друг на друга.

До обеда бились - никто не побеждает. Сообразил Качел, что голыми руками не одолеть ему чудище. Тогда он выдернул с корнем сосну и стал бить ею чудовище. Бил, пока не искрошилось дерево. Шесть голов отбил. Теперь у змея только одна голова, и силы иссякли.

Свет–солнышко, добрый молодец, - взмолилось чудище. - Пощади меня, добро твое я не забуду. Дозволь глонуть воды из ключа. Потом уж что хочешь проси, все дам.

Качел отпустил его. Чудовище, хромая, потащилось к ключу. И только глотнуло воды, как тут же выросли все его головы, и тело стало сильнее и больше, чем прежде. И раны зарубцевались, будто их и не было.

А теперь посмотрим, чья возьмет! - семью ртами засвистало чудовище и набросилось на Качела.

И они снова начали биться… Тут–то обнажил Качел свой охотничий нож и сказал чудовищу:

Богатыри бьются честно, ты схитрил, хитрость - не сила, жизни твоей не спасет, доброй молвы о тебе не останется. Умирай, вор и разбойник. Это ты моих гусей крал.

Качел ножом пронзил чудовище насквозь и пригвоздил к земле. Взмолился змей перед смертью:

Знаю, теперь ты, парень, не пощадишь меня. Но исполни мою последнюю волю, похорони меня вон под теми старыми дубами. Копая мне могилу, найдешь свое счастье.

Испустило дух чудовище, Качел начал было уж ему могилу копать, но в это время прилетел дятел и сказал:

Не хорони его тут, добрый молодец: лес и ключ высохнут, и трава расти не будет, и птицы оставят свои гнезда. Ты сожги его, а пепел развей по ветру.

Качел так и сделал. Тотчас же тучи рассеялись, засветлел небосвод, весело зашумел лес, поляна покрылась яркими цветами, запел ключ, вода стала еще прозрачней. Качел попил воды и почувствовал прилив новых сил, усталость как рукой сняло, ни ссадин, ни ран на теле не осталось.

Скоро о целебном ключе узнали все жители села Кансть. Они оставили старое место и переселились на красивую поляну, Качела избрали старшим, женили на самой красивой девушке. Он прожил на свете сто пять лет. И до смерти был самым сильным, никто его не мог победить. А смерть все же взяла. Его давно уже нет, а село, названное именем Качелай, до сих пор стоит у животворного ключа.

АЛАТЫРЬ И ИНСАР

Все это было очень давно, во времена царствования мордовского инязора Тюшти. Алатырь и Инсар - это, как сказывали, были богатыри, сыновья эрзянки красавицы Суры. Она родила их от мокшанского богатыря Пензы, за которого вышла замуж по любви.

А Пенза, говорят, был главой всех богатырей Тюшти.

В то время, когда Алатырю и Инсару было по пять лет, напали жестокие половцы. Предводителем их был Бурумбай. Они долго сражались с войсками Пензы. Но победить их так и не удалось. Тогда Бурумбай решил Пензу обмануть - приехал в его дом и предложил мир.

Здесь он увидел Суру. Воспылал страстью к ней и надумал похитить ее себе в жены.

Война никому из нас добра не принесет, - угодливо говорил Бурумбай Пензе. - Незачем нам жить в ссоре. Будем хорошими друзьями. Сегодня я у тебя в гостях, завтра ты приходи ко мне. Я тебе помогаю, ты мне поможешь. И мне хорошо, и тебе хорошо. Завтра же приезжай ко мне в гости. Встречу как настоящего друга.

Поверил ему Пенза. Приехал к нему в гости. Действительно, его встретили как хорошего гостя. Угостили, спать положили. Коня, быстрого, как ветер, подарил ему сам Бурумбай. А когда стали провожать его домой, подарили еще двух красивых девушек, чтобы нянчили детей. Проводили - лучше уж некуда. Бурумбай дал ему десять провожатых.

Но домой Пенза не вернулся, не встретился он с женой и своими любимыми сыновьями: по дороге напали на него два больших отряда, посланных Бурумбаем. Долго отбивался Пенза, много врагов убил, но и сам от множества ран ослаб. Его схватили, связали и посадили в каменный подвал, который был в глубине леса на склоне крутой горы.

Девушки–рабыни пришли к Суре и рассказали, что случилось с ее мужем.

Сура долго плакала о Пензе. Со временем Бурумбай прислал к ней сватать своего старшего брата.

Пусть сам приедет, - ответила Сура.

Немного погодя приехал сам половецкий хан. Богатые дары привез с собою. Поклонился жене Пензы и все сложил перед нею. Сура в ответ даже не поклонилась ему.

Зачем ты приглашал Пензу? - спросила она гостя.

Аллах знает зачем, - бросил взгляд на небо хан. - Как хорошего гостя приглашал я его. По–хорошему и проводил. Охрану дал.

Куда ты дел Пензу? - спрашивает Сура.

Я хорошо проводил твоего мужа, он поехал, а куда делся, об этом только Аллах знает. Я ни в чем не повинен, - оправдывался хан. - А ты все равно будешь моей. Хочешь не хочешь - сама придешь.

Петля обнимет твою шею вместо моих рук! - крикнула Сура. - Убирайся прочь!

Бурумбай сверкнул очами, выскочил во двор, схватил игравших там Алатыря и Инсара, вскочил на коня и ускакал с ними.

Велико было горе Суры. На мгновенье даже пожалела, что не дала согласия хану. За один день волосы ее поседели, стали белее первого снега.

Примерно через полгода Бурумбай опять прислал сватов. Те сказали Суре, если она выйдет замуж за хана, дети будут жить и блаженствовать, не выйдет - Бурумбай их убьет.

Сура и вправду заколебалась. Стала думать: не лучше ли будет, если она выйдет за хана замуж. Хоть дети живыми останутся… Долго думала и послала хану такой ответ:

«Если убьешь моих детей, то и тебе не жить на свете. Мое сердце ни за что не купить. Пусть ты убил моего мужа, но не сможешь умертвить моих детей. Их охраняет Нишке паз».

Бурумбай задумался: а может быть, и вправду Нишке паз - покровитель детей? Растут они не по дням, а по часам. И решил избавиться от них: одного швырнул на восток - в медвежью берлогу; другого - на запад - в волчью нору. А сам собрал войска и повел их на мордовские земли.

Долго тянулась война, не один, не два года…

За это время Алатырь и Инсар выросли, превратились в могучих богатырей и пошли искать друг друга. Прошли через леса, топи, болота, наконец встретились у села Ичалки, на опушке соснового бора.

Встретились братья и пошли искать свою мать. Тогда Бурумбай оборотился горой, встал на их пути. Алатырь и Инсар разрезали пополам эту гору, прошли через нее.

Пришли они к своей матери в ту пору, когда в разгаре было жестокое сражение. Набросились они на врагов и стали гнать их прочь. Где гнали их, там от пота и крови образовалась бурная река.

Алатырь и Инсар схватили Бурумбая и привели к Суре.

Где Пенза? - спросила его Сура. - Скажешь - будешь жить, не скажешь - голова с плеч долой.

Затрясся Бурумбай, взмолился:

Знаю я, где Пенза, покажу каменный подвал, куда посадили его злоумышленники.

Пришлось Бурумбаю вести Суру и ее детей к каменному подвалу. Пенза был еще жив, но очень ослаб, вынесли его на свет, и он умер…

Похоронили его со всяческими почестями. Со временем здесь был заложен город - Пенза. И, говорят, реки наши мордовские: Инсар, Алатырь и Сура - носят имена некогда живших людей.

КАДАДА

По красивым местам протекает река Кадада. Мимо лесистых холмов, через широкие поля несет она свои воды. Много эрзянских и мокшанских сел вокруг нее красуется. Только раньше эта река называлась иначе. А как? Никто этого сейчас уже не помнит.

Одно эрзянское село на берегу этой реки называлось Поляж. Оно далеко протянулось вдоль реки, по холмам, покрытым лесом. Леса тогда здесь были такие густые, что по ним не только верхом не проехать, но и пешком не пройти. А уж если в них забредал незнакомец, считай - пропал, заплутается, сгинет в дебрях. Для мордвы же лес был и домом, и местом, где можно было укрыться; он кормил и одевал.

В Поляже жил со своей красавицей женой мужик–богатырь Тумай. Была у них одна–единственная дочь - Валда.

Уродилась она красотой в мать, силой в отца. Была словно только что раскрывшийся цветок, который с радостью встречает восход солнца. Стройная, словно березка, волосы кудрявые, а глаза такие синие, будто небесная лазурь потонула в них. Поэтому и звали ее Валдой.

Не было в селе парня, который не таил надежду жениться на Валде. Многие посылали к Тумаю сватов. Не сосватали: никто из парней Поляжа не тронул сердце девушки. Приходили сватать Валду и из других сел, и те ушли, не добившись своего. Отец не неволил свою единственную дочь. Даже ногайский мурза хотел жениться на ней. Вот как это вышло.

В Поляже бывали базары, где собирались эрзяне и ногайские купцы. Однажды там Валду увидел ногайский мурза и пристал к ее отцу: отдай мне ее в жены. Хвалился своим богатством. Чего только не обещал за девушку, и золото, и серебро, и коней, и много другого добра. Валда тогда и говорит жениху:

Пойду я, мурза, за тебя замуж, только давай сначала поборемся. Победишь - буду твоей, не сдюжишь - уплатишь обещанное.

О силе Балды мурза не знал, но односельчане видели, как во время корчевки леса она вырывала с корнями такие пни, которые двум–трем мужчинам не по силам, а на току в шутку одним ударом цепа, как топором, разрубала сноп.

Мурза рассмеялся:

Если так, тогда недолго моим губам ждать меда!

Все, кто был на базаре, собрались вокруг них. Где бывало такое, чтобы девушка боролась с мужчиной, да с таким, как мурза?! Ногаец - косая сажень в плечах, лицо шире самовара.

Схватились. Ногаец хотел поднять девушку и осторожно положить на землю. Но… даже с места не сдвинул, будто корни она в землю пустила. Попытался второй раз, третий - опять не вышло. А Валда подняла мурзу за пояс, и он ахнуть не успел, как распластался на земле. Очухался. Уплатил обещанное да оплеванный уехал с базара.

Шло время. Тут нежданно–негаданно и жених Валде нашелся. Так дело было: Валда собирала грибы и набрела на медвежью берлогу, в ней было два медвежонка. Бросилась молодая мать–медведица, разодрала бы девушку, но выручил ее молодой охотник, пришлось убить медведицу. Они познакомились. Звали охотника Вандолом. Вот этот парень понравился Валде! И в самом деле - стоили они друг друга: если она - березка, то он - дуб могучий, если он - солнце, то она - луна белоликая. И по силе, и по красоте были они парой. Поэтому никто не удивился, когда Валда ушла с Вандолом в село Куз, которое было от Поляжа верстах в десяти. Счастливо и дружно жили они. Только недолго.

Тяжелые были тогда времена. Ногайцы часто нападали на мордовские села. По оврагам, лесам, словно волки, крались они к селам, набрасывались внезапно. Кто сопротивлялся, того убивали, девушек угоняли в полон, дома и посевы сжигали.

У эрзян села Куз поля располагались по ту сторону реки, где меньше было лесов и не было гор. Хорошие земли, только близки к ногайцам. Селяне, когда работали на полях, ставили караульных. В одиночку немногие ходили. Здесь, в заречье, Вандол и Валда стали расчищать себе участок под поле. Лес свалили, сожгли, стали корчевать пни.

В этот день они за рекой работали одни, и набросились на них ногайцы. Человек семь схватили Вандола. Тот даже руки не успел поднять. Двое набросились на Валду, хотели связать ее, но та так их стукнула лбами, что они как подкошенные рухнули перед нею.

А Валда бросилась на помощь мужу. Ногайцы не ожидали этого, растерялись. Вырвался от них Вандол, схватил топор. Не успели ногайцы понять в чем дело, как трое были изрублены.

Победили бы Вандол и Валда тех ногайцев, которые напали на них, но из леса прискакала подмога - человек пятьдесят.

Беги, Валда, в село! - крикнул Вандол, отбиваясь от ногайцев. - Беги, говорю! - крикнул он опять, когда увидел, что жена замешкалась. - Видишь, сколько их. Предупреди наших, беги–и!

Стрелой полетела Валда к селу. Восемь верховых ногайцев погнались за ней. Бежит Валда, текут ее слезы, вытереть некогда. Вот и лес кончается, скоро до реки добежит. Вот и село видно. Слышит - ногайцы нагоняют ее. Собрала все силы и закричала:

Ногайть! Кекшеде! Кадодо кудонк! Кадодо! (Ногайцы! Прячьтесь! Оставляйте дома! Оставляйте!)

Бежит и кричит. Вот и река. Но в это время настигла погоня, трое схватили ее. Она вырывается и кричит громко, громко:

Кадодо, кадодо веленть! (Оставляйте, оставляйте село!)

Посмотрела Валда в сторону села, увидела, как забегали в нем эрзяне: они услышали ее. Обрадовалась, собрала остатки сил, руками и зубами вцепилась в ногайцев и вместе с врагами бросилась с крутого берега в реку…

Старый мурза долго стоял и смотрел на то место, где исчезла женщина с его нукерами. Только ничего, кроме волн, не увидел. Скоро и волны успокоились.

Ай да Кадада! Ай да Кадада! - дивясь, повторял мурза. - Джигит, Кадада! Джигит!

Кто знает, что хотел сказать старый мурза словом «кадада». Возможно, он думал, что так зовут эту сильную женщину. Возможно, удивлялся героической ее смерти и вспомнил ее последние слова. Кто знает. Только после этого стали называть эту реку Кададой.

Очень давно это было.

Тихо, плавно течет Кадада. Глядя друг на друга, на двух берегах ее стоят эрзянские села Валдалей и Вандол.

Мифы и легенды народов мира. Народы России: Сборник. - М.: Литература; Мир книги, 2004. - 480 с.

Мордва - коренной народ Поволжья (численность 1 153 987 чел.). Основная его часть проживает в Пензенской, Саратовской, Тамбовской, Ульяновской и Нижегородской обл. РФ, Татарстане, Башкортостане, Чувашии. В Мордовской Республике живет 29% всей численности мордвы (313 420 тыс. чел.). Это составляет 32,5% населения республики, доля же русских превышает 60%, татар - около 5%. Более 61% мордвы проживает в сельской местности.

В мордовском этносе выделяются два субэтноса: мокша (75%) и эрзя (25%), говорящие на близкородственных языках, и три этнографические группы: мордва-терюхане (обрусевшая часть народа, проживает на территории Нижегородской области), мордва-каратаи (имеют татарский язык общения, но исповедуют православную веру, живут в Татарстане), мордва-мокша (по языку они близки к эрзянам и мокшанам).

С 18 века мордва числятся православными. Испытывая «великие обиды и разорения» от распространителей новой религии, мордовский народ пытался сохранить свои языческие традиции. Однако под влиянием достаточно интенсивных русско-мордовских этнокультурных контактов народные верования постепенно теряли свою целостность и значительно трансформировались.

Традиционные верования мордвы сложились в условиях патриархально-общинного строя. Главенствующее положение в них играли семейно-родовые и общинные аграрные культы. Определенное влияние на формирование мордовских верований оказали религ. представления иранцев, тюркских народов и племен, славянские языческие традиции.

В пантеоне почитаемых богов, как и у всех волжских финно-угров, выделялись образы праматерей (ава): матери жилища, двора, хозяйственных построек. Почитались богини леса, воды, ветра, огня, покровительницы полей, плодородия и т. д. Существовали представления о земных духах-хозяевах - азор, азоро, держателях - кирди, владыках и царях - инязор, оцязор. Выделялись божества-покровители деревни, сельской общины (велень кирди азор-ава). У мордвы-эрзян известен образ избранного богом защитника и покровителя - эрзян кирди (эрзянского держателя), помогающего людям поддерживать добрые отношения с божествами.

В числе небесных богов - паз (слово иранского происхождения) - почитались божества солнца (чи паз), грома (пурьгине паз) и молнии (ендол паз). Верховными богами в мордовском пантеоне считались небесные начала, участвующие в создании мира, - Шкай (у мордвы-мокшан, слово имеет древнеиранское происхождение), Нишке (у мордвы-эрзян, слово имеет древнефинноугорское происхождение). Важное место в верованиях мордвы занимало почитание предков (покштят бабай). Божества и духи могли проявлять себя как доброе, так и злое начало в зависимости от поступков людей. Носителем зла считался шайтан.

Мордовские крестьяне большое значение придавали семейным и деревенским (общинным) праздникам с жертвоприношениями в честь покровителей земледелия. Моления проходили в поле или в периодически назначаемом общиной доме. Они были направлены на достижение благополучия в земледелии и животноводстве, обеспечение благоприятных условий жизнедеятельности людей, усмирение недоброжелательных сил и приобщение к повседневным делам людей начал добра.

Профессиональных служителей дохристианского культа у мордвы в 18-19 века не было. Молениями руководили сведущие в традиционных обрядах выборные мужчины или женщины. Иногда руководители молений, как это было у мордвы-терюхан в 1804 году, выступали инициаторами движения за возврат в язычество. Лидер движения Кузьма Алексеев получил широкую известность под именем "Кузька - мордовский бог".

В 19 - начале 20 века Православная церковь обрела в Мордовии достаточно прочное положение. В начале века здесь насчитывалось более 500 храмов, молитвенных домов, монастырских зданий. Мордовские прихожане исправно выполняли свои религиозные обязанности, посещали церкви, крестились, венчались, исповедовались, отпевали покойников. Наряду с этим они периодически проводили дохристианские обряды и соблюдали древние обычаи.

Мордва, восприняв христианство, значительно модифицировала его в духе традиционных верований. Христианские святые были наделены чертами древнемордовских божеств. Особо почитались Николай Угодник, Илья-пророк, апостолы Петр и Павел, св. Флор и Лавр и др. Во время Пасхи, Троицы, Рождества, Крещения, а также в дни престольных праздников проходили традиционные моления языческим покровителям, выполнялись всевозможные магические обряды. В народном представлении иконы, кресты, пасхальные яйца, троицкие березки и др. наделялись сверхъестественными свойствами. Во время болезней, несчастий мордовские крестьяне поклонялись особо чтимым иконам в монастырях и часовнях.

Определенное влияние на сознание верующих оказывали старообрядцы (см. Старообрядчество). В начале 19 века среди части мордвы распространилось учение молокан. В 30-е годы они заявили, что в 1836 году наступит второе пришествие Христа, и призывали отправиться на Кавказ к Араратской горе, чтобы воздвигнуть там Новый Иерусалим. Поверив сектантам, мордва-молокане в 1836 году выехали на постоянное жительство в Армению.

В советский период многие церкви и монастыри были закрыты. К 1936 году их количество уменьшилось в 2 раза (сохранилось 266 культовых зданий), в годы войны служба проводилась лишь в нескольких церквах. Сокращалась численность духовенства. Тем не менее православные традиции сохранялись. Скрытно проводились крещения и отпевания, отмечались православные праздники. Верующие продолжали посещать часовни. В послевоенные годы было разрешено восстановить некоторые закрытые церкви. В 70-е годы большая часть взрослого сельского населения соблюдала религиозные традиции. Устойчиво сохранялись семейно-родовые обычаи.

В религиозной жизни современного мордовского народа ведущую роль играет Русская Православная церковь. Для возрождения православия в Мордовской Республике в 1991 году учреждена Мордовская и Саранская епархии. За короткий срок были восстановлены и обустроены мн. закрытые церкви. В настоящее время церковная служба регулярно проводится в 132 православных приходах и 9 монастырях (5 мужских и 4 женских).

Активизировалась деятельность среди мордвы протестантских церквей. Растет численность сторонников ЕХБ, пятидесятников и других протестантских церквей. В 1991 году благодаря усилиям проповедников из Финляндии учреждена Мокшанско-эрзянская лютеранская церковь. Она объединяет пока лишь несколько десятков человек. Стокгольмским институтом перевода Библии были подготовлены и изданы в Финляндии на мордовском языке некоторые части Нового Завета.

Укрепляются и позиции ислама. Для 47 тысяч татар в республике действуют около 30 исламских мечетей.

В религиозно-мифологической картине мира современных верующих сохраняются представления о подземных, земных и небесных духах и божествах. Существует вера во множество всевозможных призраков. Почитаются души умерших, которые считаются посредниками в отношениях людей с миром сверхъестественных существ. Различаются духи местностей, всевозможных болезней, которым в особых случаях приносят бескровные жертвы. Сохраняется вера в сверхъестественную силу лечебной, вредоносной, любовной, хозяйственной магии. Периодически проводятся семейные и семейно-родовые поминки, на которых в честь умерших покровителей рода зажигают свечу. На поминках, устраиваемых на сороковой день после смерти человека, иногда по традиции специально назначают человека, который разыгрывает роль покойного. В традиционной народной свадьбе наряду с церковным венчанием соблюдаются дохристианские обычаи и обряды.

Предпринимаются усилия по возрождению традиционных мордовских праздников с жертвоприношениями. В 1995 году состоялось моление в селе Старое Качеево. В настоящее время идеи возрождения языческих традиций поддерживаются в основном представителями художественной интеллигенции. Они проявляют повышенный интерес к сохранению самобытной народной культуры. Мордовская интеллигенция озабочена поиском идеи, способной объединить мордовский этнос.

Н. С. Попов

Здесь цитируется по изданию: Религии народов современной России. Словарь. / ред-кол.: Мчедлов М.П., Аверьянов Ю.И., Басилов В.Н. и др. – М., 1999, с. 246-250.

Не только славянские, но и другие народы России по праву гордятся своим наследием, мордва не исключение.

В религиозно-мифологических воззрениях мордвы видное место занимают не только антропоморфные божества, в основном женские, но и зооантропоморфные предки (люди - птицы, люди - кони, люди - рыбы, люди - медведи, люди - пчелы), образы которых сохранялись в ее фольклоре, жили в «мифическое время», именуемое «кезэрень пиньге» (э.), «кезоронь пинге» (м.), «пек умонь пиньге» (э.) «пяк сире пинге» (м.) «пяк кунардонь пинге» (м.), что в переводе на русский язык означает, «стародавний век», «древнейшее время».

В мордовской мифологии герои часто выступают в образах тотемов, регулирующих жизнь своих родовых коллективов, вещающих о будущем. Персонажи мордовских мифов словно обретают свое прошлое, становясь деревом травой, волком, медведем, yткой, конем, переходя таким образом в разряд необыкновенных людей, имеющих несколько ипостасей, т. е. превращающихся по желанию в растение, зверя, птицу. Пейзаж, образы родной природы служат не только иллюстративным фоном, на котором совершается событие, но и активным действующим лицом. Природа в мордовской мифологии не абстрактная, а местная, конкретная, связанная с бытом того или иного села. Нередко даже: называется место развертывания событий, описывается подробно тот или иной объект ландшафта: река, лес, гора, дерево. B наиболее архаичных произведениях мордовской мифологии мир природы и человека един, а человек, наделяя природу своей сущностью, постоянно ищет в ней аналогии с человеческим бытием. Звери и птицы выступают посредниками между миром живых и миром мертвых, небесным миром и миром земным, они знают тайное, помогают людям.

Материалы языческих (дохристианских) верований мордвы имеют немаловажное значение для всеобщей истории религии, позволяя глубже осмыслить ряд общих вопросов, связанных с происхождением и эволюцией религии как особой формы общественного сознания (материальная обусловленность религиозных представлений, ранние формы религии, вопрос о возникновении идеи верховного бога, синкретизм и др.).

При ознакомлении с религиозными верованиями мордвы прежде всего обращает на себя внимание большое количество женских божеств: леса (виръ) - Вирь-ава (ава - женщина, мать), земли (мода, мастор) - Мода-ава, Мастор-ава, воды (ведь) - Ведь-ава, ветра (варма) - Вар-ма-aea, огня (тол) - Тол-ава, дома (кудо) - Куд-ава и т. п. Наряду с божествами в образе женщин встречаются божества и в образе мужчин, например, Вирь-атя (amя -мужчина, старик), Мода-атя, Ведь-атя, Варма-атя, Тол-атя, Куд-атя и др., считавшиеся мужьями женских божеств. Наши предки полагали, что божества эти могли быть как добрыми, так и злыми. По их представлениям, божества могут наделать немало бед и неприятностей, если вовремя не умилостивить, не задобрить их. Они, естественно, хотели, чтобы божества были добрыми и содействовали их жизнедеятельности. С этой целью в честь божеств на предполагаемых местах их обитания, т. е. в лесах, на полях, у рек и родников, озер, в жилищах, дворах, банях, устраивались моляны, моления (озкст), на которых совершались те или иные жертвоприношения, воздавались молитвы (озномат, озондомат).

Мифы двух основных этнографических групп мордвы - эрзи и мокши - близки, хотя существуют различия в наименовании некоторых персонажей и в сюжетах. Так, верховный бог мокши - Шкай, демиург в дуалистической космогонии, эрзи - Нишке, демиург и культурный герой, заповедавший человеку труд. Нишке вместе с богом Норов-пазом или Вере-пазом и включённым в пантеон Николой Угодником изображается в народных песнях распределителем человеческих судеб (счастья, доли), сидящим на дубе - мировом дереве. В родственных отношениях с Нишке состоит громовник Пурьгине-паз - приёмный сын или зять бога.

Характерная черта мордовской мифологии - представления о духах - «матерях» (ава) явлений природы, растительности и т. п.: вирь-ава - мать леса, ведь-ава - мать воды, Варма-ава - мать ветра, Мода-ава - мать земли, Тол-ава - мать огня, Норо-ава - мать полей, Юрт-ава - мать дома, Нар-ава - мать лугов и др. (известны соответствующие мужскиеперсонажи, атя «отцы»).

Шкай (морд.-мокшанск. «бог»), Оцю шкай («великий бог»), Вярде шкай («высший бог», вярде, «верхний»), Шкабаваз (паваз, «бог»), в мордовской (мокша) мифологии высший бог, демиург. Имя Шкай, возможно, родственно эрзянскому Нишке. Согласно мордовскому дуалистическому мифу, Шкай изначально обитал на камне (на лодке) в водах первичного океана; из его плевка в воде появился шайтан (тюрк, заимствование, см. Шайтан, более древний образ - птица), которому бог велел нырнуть на дно и достать земли (ср. Нуми-Торума и Куль-отыра у обских угров, удм. Инмара и Керемета и т. п.). Шайтан, принесши земли, утаил кусок во рту, и когда по велению Шкай земля стала разрастаться на поверхности океана, часть земли стала разрывать голову шайтану. Тот выплюнул её, сотворив таким образом горы и неровности почвы. Шкай проклял шайтана, и тот стал вредить богу в деле творения: шайтан послал тучи на небо, но бог сотворил в них плодородный дождь, в горы вложил драгоценные металлы и т. д.

Нишке, Нишке-паз, Вере-паз («высший бог»), в мордовской (эрзя) мифологии высший бог. Нишке создал небо и землю, пустил в мировой океан трёх рыб, на которых держится земля, насадил леса, сотворил человеческий род (эрзян), повелел мужчинам заниматься земледелием, женщинам - домашней работой. Нишке - глава пантеона: он собирает всех богов на пир под яблоней. У Нишке две дочери (Кастарго и Вецорго), которых призывают в заговорах от болезней, и жена Нишке-ава. Нишке женит сына (иногда - Пурьгине-паза) на земной женщине (Азравке), он поднимает её на небо в серебряной люльке. На небе у Нишке семь амбаров: в одном - дед Мороз (Мороз-атя), в другом - дед Мякина, в третьем - пятница, в четвёртом - воскресенье, в пятом - зима, в шестом - лето, в седьмом, который не велено открывать Азравке, видна земля с родителями невестки. Нишке в народных песнях предстаёт сидящим на дубе с богом плодородия Норов-пазом и Николой (Николай Угодник) и раздающим людям счастье. Нишке молили об урожае, о здоровье людей и скота, поминали в заговорах. Пурьгине-паз, в мордовской (эрзя) мифологии бог грома. Имя и образ Пурьгине-паза возникли под влиянием балтийской мифологии (ср. балт. Перкунаса); под воздействием христианства Пурьгине-паз приобрёл некоторые атрибуты Ильи-пророка: он разъезжает по небу на колеснице, запряжённой тремя огненными конями, колёса колесницы высекают молнии (иногда молнию представляли в виде самостоятельного божества - Ендол-паза). В левой руке Пурьгине-паза - гром, в правой - дождь. У мордвы-мокши громовник - Атям. Вооружённый луком-радугой и каменными стрелами, он преследует шайтанов, которые его передразнивают.

Вирь-ава (вирь, «лес»; ава, «мать», «женщина»), в мордовской мифологии дух, хозяйка леса. Человеку показывается редко, имеет вид обнажённой длинноволосой, иногда одноногой женщины, с грудями, переброшенными через плечи. Может вывести заблудившегося из лесу (после необходимой молитвы) или наоборот запутать дорогу, защекотать до смерти; уходить от неё нужно пятясь назад, тогда она не разберёт, куда ведут следы. Соответствующий мужской персонаж - вирь-атя (морд. атя, «старик»,
«мужчина»): к нему обращаются мужчины с просьбой о помощи в мужских промыслах, тогда как женщины просят Вирь-аву показать, где больше грибов, ягод и т. п. Ведь-ава (морд. ведь, «вода», ава, «мать, женщина»), в мордовской мифологии дух, хозяйка воды. Каждый источник имел свою Ведь-ава (по некоторым поверьям, и мужского духа - ведь-атя, от морд. атя, «старик, мужчина»). Ведь-аву представляли в виде обнажённой женщины с длинными
волосами, которые она любит расчёсывать. Она и ведь-атя могут утопить купающихся или наслать болезнь, которую только Ведь-ава и может вылечить (откупиться от нее можно, бросив в воду деньги, просо и т. п.); ср. представление о целебной воде ведь-пря (морд. пря, «голова», «поверхность»), которую нужно зачерпнуть, обращаясь за помощью к Ведь-аве и ведь-ате, и омыть больного. Ведь-ава считалась также покровительницей любви и деторождения: её просили о помощи невесте, молили об избавлении от бездетности. Она же посылала дождь (чтобы вызвать дождь, устраивали культовую трапезу у источника и обрызгивались водой, призывая Ведь-аву - «кормилицу»).

Варма-ава (морд. варма, «ветер»; ава, «мать», «женщина»), в мордовской мифологии дух, хозяйка ветра. Обитает в воздухе, может послать плодородный дождь, но и раздуть пожар вместе с духом огня тол-авой, повалить созревший хлеб и т.п. Варма-ава считалась разносчицей болезней. Соответствующий Варма-аве мужской персонаж - варма-атя (морд. атя, «старик», «мужчина»).

Тол-ава (тол, «огонь», ава, «женщина, мать»), в мордовской мифологии хозяйка огня. Тол-ава - виновница пожаров, особенно опасная в союзе с хозяйкой ветров Варма-авой. К Тол-аве обращались с мольбами об излечении от ожогов, бросали в огонь приношения.

Норо-ава, Паксь-ава, в мордовской мифологии хозяйка поля. Норо-аву молили об урожае, просили о помощи в полевых работах, оставляли для неё в поле несжатые полоски, хлеб и т. п. Считалось, что Норо-ава может испортить урожай, наказать человека солнечным ударом. Во время цветения ржи Норо-ава предвещала урожай ночным свистом, а неурожай - воплем. Она охраняла посевы, в том числе от хозяйки ветров Варма-авы.

Коренное население Мордовии раньше других поволжских народов столкнулось с русской экспансией. Еще в домонгольскую эпоху начинается ассимиляция и христианизация мордовских племен.

Коренное население Мордовии раньше других поволжских народов столкнулось с русской экспансией. Еще в домонгольскую эпоху начинается ассимиляция и христианизация мордовских племен. Планомерно и последовательно московское правительство проводило эту политику с XVII в. Наиболее непокорные приверженцы веры предков убегали на Урал. Там в мордовских поселениях до сих пор язычество сохранилось лучше. В сознании мордовского народа по сей день живет память о религиозном движении, созданном в начале XIX в. мордовским крестьянином Кузьмой Алексеевым, объявившим, что "Иисус Христос - не Бог, а чин, и чин этот низложен". Кузьма пророчествовал гибель христианства и воцарение во всем мире мордовской веры, когда "народы оденутся в мордовские платья и станут такими же, как мордва"; что молиться надо на запад, а не на восток, потому что "с запада придут спасение и свобода". Движение сторонников Кузьмы Алексеева распространялось по мордовским селениям, к нему примыкали и русские. В 1810 г. движение "мордовского бога Кузьки", было подавлено правительством, но память о нем осталась в сознании народа.

Только в конце XIX – начале ХХ вв. Святейшим Синодом предпринимаются первые е попытки миссионерства: появляются инициативы по просвещению мордвы. И. Барсов приступает к переводу Библии и богослужебных книг, однако революция прерывает эту работу в самом ее начале.

Большевики впервые создают мордовскую государственность - Мордовскую АССР. При этом в самой Мордовии мордва составляет лишь треть населения республики, в то время как 2/3 мордвы оказываются на территории соседних российских областей.

К 80-м годам само существование национальных языков стало проблематичным. Положение усугубляется тем, что мордовского народа в строгом смысле этого слова не существует. Под этим понятием в действительности объединены два народа - мокша и эрзя, имеющие свои собственные языки и культурные отличия. В Мордовии постоянно тлел конфликт не только между "мордвой" и русскими, но также между эрзей и мокшей. Религиозная политика коммунистического режима в Мордовии также была весьма жестокой, даже по советским стандартам. До 90-х гг. на всю республику насчитывалось всего 10 (в основном сельских) православных приходов, не имевших своего архиерея и входивших в Пензенскую епархию. Политика местной власти была настолько жестокой, что не допускались никакие проявления самостоятельной национальной религиозной жизни или сколько-нибудь заметной активности баптистов и иных протестантов или представителей сект. Программа "преодоления религии" была осуществлена в Мордовии с редким успехом. Не удивительно, что религиозное и национальное возрождение протекает в Мордовии медленнее и болезненнее, чем в других автономных республиках.

Первыми пробудились православные. В 1990 г. была создана Мордовская епархия. Ее возглавляет епископ Варсонофий (Судаков), человек рассудительный, энергичный, настроенный к мокшанам и эрзянам благожелательно. Сам он русский, направлен Синодом. За первые три года его архиерейства число приходов выросло в 10 раз и достигло 115. Однако число верующих увеличилось незначительно, поскольку русские в большинстве своем потеряли связь с Церковью, а для мордвы православие остается чужой религией - богослужение ведется по-славянски.

Епископ Варсонофий, ссылаясь на благословение патриарха, не препятствует переводу богослужения на местные языки, но результатов пока нет. Формально была создана комиссия по переводу Библии и богослужебных текстов. В нее входили: один священник эрзя, один священник мокша и два лингвиста из местного института языка и литературы. Силы явно недостаточные, поскольку лингвисты не обладают богословской подготовкой, а священники - филологической. Группа располагала лишь незначительным числом переводов, осуществленных в конце XIX в. мордовскими просветителями, и шведскими переводами Библии в детском переложении. Работа осложнялась наличием двух местных языков и отсутствием финансирования.

Епархия бедна. Коммунистические власти Мордовии относятся к религии вообще и к православию, в частности, если не враждебно, то безразлично. В отличие от большинства автономных республик и областей, РПЦ в Мордовии не получает субсидий. Сельское духовенство бедно, вынуждено держать скотину, огород. Большинство священников не имеет высшего образования. Им явно не по плечу дело возрождения православия даже среди русских, забывших, что такое Церковь, не говоря уже о мордве. Среди мордовского духовенства нашелся один подвижник - отец Вадим Захаркин, прославившийся своими громкими эскападами на всю республику то в поддержку мордовского богослужения, то против западных миссионеров, то против язычества, то против коммунистов. Но это глас вопиющего в пустыне.

Получается, что, несмотря на численное превосходство, несмотря на усердие архиерея, который и перевод благословляет, и мордву рукополагает, и регулярный епархиальный журнал издает, и самолично преподает на катехизаторских курсах, православие оказалось не в "лучшей форме" перед лицом начавшегося национального возрождения.

Начало религиозного «возрождения» в Мордовии было очень нелегким. Коренные народы в республике в меньшинстве, не только на их представителей, но на все население давил тяжелейший антирелигиозный коммунистический пресс. На сегодняшний день и демороссы, возглавляемые недолго правившим первым президентом Мордовии В. Гуслянниковым, и коммунисты относятся к "мордовским националистам" негативно. Массовые национальные партии до сих пор не сложились. Но с начала перестройки мордовская национальная интеллигенция развернула бурную и во многом успешную кампанию по возрождению национального языка и культуры. С самого начала это движение было во многом враждебно православию - "религии оккупантов", "русификаторской идейной силе".

Культурное возрождение для мордвы - это, в первую очередь, возрождение фольклора, ремесла, костюма - всего того, что неразрывно связано с язычеством. Православные священники прямо говорят: "Саранское Министерство культуры создает языческую веру". И это высказывание не лишено оснований. Именно из этой среды вышли первые неоязычники во главе с поэтессой Раисой Кемайкиной. Кемайкина возглавила группу саранской интеллигенции, которая поставила своей целью полную реконструкцию языческого мировоззрения и богослужения на основе обработки этнографического, фольклорного и лингвистического материала. Вскоре возникла малочисленная сепаратистская эрзянская партия Эрзян Мастер, все активисты которой принимают язычество и заявляют, что его распространение является одной из их политических целей.

В 1992 г. в интервью чувашской газете "Атланту" на вопрос: "Ваше отношение к христианству?" Кемайкина ответила: "Резко отрицательное. Являясь официальной государственной религией России, христианство задушило национальные религии других народов, превратив их в безвольных духовных рабов. Россию издавна называют "тюрьмой народов". Думаю, что для России это слишком мягкое название. Она хуже тюрьмы. Из тюрьмы человек рано или поздно может выйти и снова стать хозяином свой судьбы. Заключенный - пленник, потерявший свободу на время. Раб не пленник. Он не жаждет свободы, она ему ни к чему. Христианство в течение многих веков кует из наших народов рабов, отучая их от свободомыслия, сводя до уровня терпеливой скотины. В эрзянской религии отношения между Богом и человеком совершенно не такие, как в христианстве. Они глубже, человечнее, красивее. . . Достоинство человека в нашей религии не убивается, не подавляется, а возвеличивается".

В 1992 г. в одном из наиболее патриархальных, традиционных сел Мордовии Кемайкиной (языческое имя Кемаля) на деньги мордовских предпринимателей организуется первое после десятилетий или даже столетий перерыва языческое моление. Все окрестные села с энтузиазмом разучивали подзабытые древние языческие молитвы. Во время моления Кемайкина была провозглашена первой жрицей эрзянского народа. Телерепортажи об этом и последовавших за ним молениях всколыхнули республику. "Языческий вопрос" равно обсуждается и в глухих деревнях, и в университетских аудиториях.

В то же время христианство пустило в сознании народов слишком глубокие корни, чтобы все деятели мордовского национального возрождения могли так легко и бескомпромиссно порвать с ним. "Молясь перед сном, - вспоминает Кемайкина, - моя мама повторяла вперемежку то славянские псалмы, то древние эрзянские молитвы нашему языческому богу Инешкипазу". Синтез мордовской народной духовной культуры и христианства - это реальное состояние мордовского национального сознания. Неудивительно, что в среде деятелей мордовского национального возрождения возникло движение, направленное на идейное и организационное оформление стихийно сложившегося религиозного мировоззрения народа. Также неудивительно, что оно оказалось связанным с финским лютеранством: обоюдный интерес финнов и мордвы, двух родственных народов, в 90-е годы выражается в установлении самых разнообразных связей. При стечении всех этих обстоятельств возникло мордовское лютеранство.

Возникновение Мордовской лютеранской Церкви - одно из самых ярких и типичных явлений религиозной жизни Поволжья. Типичность его определяется в значительной степени тем, что мордовское лютеранство - плод личных духовных исканий представителя гуманитарной и художественной элиты художника Андрея Алешкина.

Талантливый юноша из мордовской деревни поступает в Ленинградскую академию художеств. В своем чрезвычайно интеллектуализированном творчестве он пытается выразить собственные философские и религиозные искания. Серии картин и гравюр, которые Алешкин создает в Ленинграде и позднее в Саранске, - это выраженные в красках и образах размышления о финно-угорской мифологии и глубоко личные христианские искания, в русле русской православной традиции. В Петербурге Алешкин становится своим в кругах элитной гуманитарной интеллигенции: Л. Гумилев, академик Д. Лихачев и другие с большим вниманием и интересом относятся к необычному молодому художнику-мыслителю, пытающемуся соединить родной для них мир православия и русской культуры с неведомой стихией мордовского мифа, эпоса и фольклора. Но среди всех питерских знакомств самым значимым для Алешкина стало общение с местным финном-ингерманландцем Арво Сурво, стоявшим во главе религиозного возрождения своего народа. Полностью уничтоженная при большевиках ингерманландская Церковь была возрождена за несколько лет перестройки с помощью лютеран Финляндии. При этом Арво Сурво никогда не боялся идти на идейные конфликты с теми, кто финансировал те или иные работы, стремясь создать не просто еще одну подчиненную Хельсинки епархию, а действительно ингерманландскую национальную церковь со своими культурными, обрядовыми особенностями.

Возвращение А. Алешкина в Саранск ознаменовалось всеобщим признанием его таланта. Он избирается председателем Союза художников Мордовии, становится одним из лидеров Общества изучения финно-угорской культуры. Но профессиональные достижения не могут отвлечь его от более возвышенной цели – духовного возрождения мордовского народа. Контакты с православной Церковью утверждают его во мнении, что Русская Православная Церковь, во всяком случае, в ближайшее время не собирается отказываться от русификаторской политики, учитывать национально-культурные интересы мордвы, проводить богослужение на мордовских языках.

Алешкин убеждает нескольких представителей саранской интеллигенции, инициаторов национального возрождения: университетских преподавателей, фольклористов, художников, – в том, что будущее христианства в Мордовии связано с принятием лютеранства. В 1991 г. формируется первая община "Мордовской христианской Церкви в изложении доктора Мартина Лютера". Власти передают ей участок земли в центре города для строительства храма. Арво Сурво совершает первые богослужения, а лютеране Финляндии обещают материальную помощь. Первым священнослужителем новой Церкви становится брат Андрея Алешкина Алексей. Однако сразу после регистрации на долю новой Церкви выпадают тяжелые испытания.

Православное духовенство начинает кампанию, направленную на дискредитацию новоявленных лютеран. Православная епархия требует от властей отменить решение о выделении участка земли под строительство кирхи.

Неожиданным для Алешкина оказывается конфликт со спонсорами из Финляндии, недовольными "своеволием" своих подопечных. Желание Алешкиных создать Церковь, учитывающую духовные и культурные особенности мордовского народа, вызывает возражения, финансовая помощь сокращается. Прихожане, готовые беспрекословно слушаться духовных начальников из Финляндии, уходят от Алешкиных и создают послушную Хельсинки общину.

Этот конфликт по-своему закономерен. Миссионеры из Финляндии представляют господствующее ныне в Западной Европе либеральное секуляризованное лютеранство с его формальным отношением к таинствам, богословским либерализмом, женским священством, поддержкой сексуальных меньшинств. В России же вообще и в Мордовии, в частности, существует значительно более сильная, чем на Западе, потенциальная база для традиционного, консервативного лютеранства с сильным идейным влиянием православия. Мордовские лютеране не только не признают женского священства, но вообще ко всем таинствам относятся скорее по-православному, нежели по-лютерански.

Благодаря привитому православным окружением традиционному благочестию, Мокшаэрзянская Церковь отказалась от идеи зафиксировать в своем названии слово "лютеранская". Сохраняя верность доктрине "доктора Мартина Лютера", ее члены стремятся отгородиться от мирских влияний, преобладающих в финском лютеранстве, дистанцироваться от них даже в названии.

Несмотря на все трудности, лютеранское дело успешно развивается. К началу 1994 г. на пастырских курсах Ингерманландской церкви в Петербурге училось 10 семинаристов. Разрабатывается свое мордовское понимание "лютеранского" богослужения – в церковную службу добавляются традиционные духовные песни мордовского народа, в облачение священнослужителей вносятся элементы мордовского национального костюма и некоторые элементы одеяний православного духовенства. Обсуждается вопрос об иконопочитании. Шведский институт перевода Библии, конкурируя с РПЦ, разворачивает работу по созданию высококвалифицированного перевода Библии на мордовские языки с привлечением филологов и писателей Саранска.

Небольшие лютеранские общины, собирающиеся для богослужений на частных квартирах, лишенные значительной поддержки из Финляндии, были вынуждены отказаться от скорого строительства кирхи. Но энтузиасты сумели найти путь эффективной миссии. Случилось так, что в лютеранство всем составом перешел полупрофессиональный фольклорный ансамбль "Тарома". А, надо сказать, фольклорный ансамбль для мордвы - культурное явление неизмеримо более значительное, чем для русских или, скажем, итальянцев. "Тарома" вместе с пастором А. Алешкиным колесят по дорогам республики, совмещая богослужение с исполнением духовных песен. Миссионеры никогда не подчеркивают своего лютеранства. Приезжая в деревни, они говорят: "Мы привезли вам мордовское христианство". И плохо знающие русский язык крестьяне встречают этих миссионеров с радостью и благодарностью, ведь они впервые слышат слово Божье на родном языке. Эта община уже стала явлением духовной жизни мордовского народа. Такие явления, раз возникнув, обретают собственную логику развития, прервать которую очень непросто.